|
|
 |
|
||||||||||||||||||||||||||||
|
Просто россияне
|
|
Петрович Диме Лихачеву, как минимум единожды деду, посвящается.
Сидим мы с Петровичем как-то на нашем дачном пруду, карасиков ловим. Пивко пьем, беседуем ни о чем, тишина, красота. Тут сынок его, Сашка, кричит издали: «Петрович! Мамка просила ей позвонить!» У Сашки уж свои дети. Пацану лет пять. Петрович иногда берет внука на рыбалку. «Ладно!» - лениво так отвечает Петрович. Но звонить никуда не торопится. «А чего, - спрашиваю я. Сашка тебе не родной, что ли?» «Чего это? « - удивляется Петрович «Ну вот он тебя Петровичем зовет. Мамку - мамкой. А тебя - Петровичем» «А-а-а! Ну, это старая история!» - говорит Петрович. И, подумав, рассказывает. Лет двадцать назад, когда Сашке было как раз лет пять,
то есть как сейчас внуку, работал Петрович в конторе крупного завода.
То ли главным инженером, то ли главным технологом. Квартиру еще не получили,
и жили в малосемейке возле завода. Санька к отцу на работу частенько прибегал,
сидел в кабинете, играл во всякие разные интересные игрушки, которые взрослые
почему-то называли образцами продукции. Естественно, что в конторе Саньку
все знали. И на проходной. О том, что территория завода настолько огромна, Сашка не подозревал. Он спокойно дошлепал до первого цеха, и шагнул внутрь. Цех испугал его размерами, шумом, огромными машинами, которые работали сами по себе, и безлюдием. Сашка чуток прошел между машинами, и напрочь потерял ориентацию в пространстве. Потом он несколько раз тихонько позвал папу, потом в голос заревел. На рев сбежалось несколько работников цеха. Они мальца попытались успокоить, но он только громче выл, упирался и кричал: «Па-па!» Чей ребенок - никто не знал. На вопрос «Ты чей?» уверенно отвечал сквозь слезы «Папин!». Оставлять мальца в цеху было нельзя. Идти куда-то с незнакомыми мужиками в грязных спецовках Санька напрочь не хотел, и при попытке взять его за руку плач превращался в форменную истерику. Но тут на общее спасение в цех случайно зашла Муза Николаевна. Муза Николаевна, женщина преклонных лет, всю жизнь проработала на заводе, а последние лет десять была секретарем директора. Твердой рукой рулила хозяйством, знала всех и вся, и тот же Петрович, пришедший когда-то на завод пацаном на должность ученика слесаря, хоть и вырос в большие начальники, Музу Николаевну побаивался. Как, собственно и все остальные три тысячи работников завода, включая директора. Санька был наверное единственным, кто Музу Николаевну не боялся. А даже наоборот. Поэтому работники сразу разбежались по своим местам. От греха. И Музе Николаевне предстала та же сюрреалистичная картина - плачущий и зовущий папу одинокий ребенок посреди огромного цеха. Даже она от этой картины слегка растерялась. И запричитала: «Ой! Етишкина жисть! Папу он зовет. Ну хто ж тут знает - кто твой папа? Ну хто ж так зовет? Ну хто ж тебя услышит? Вот смотри, как надоть!» Муза Николаевна выпрямилась во весь рост, набрала полные легкие, и над территорией цеха, перекрывая шум машин, поплыл рев: «Петро-о-ович! В рот тебе кочерыжку! Ты где-е-е, разъетить твою налево?». Сашка перестал плакать и открыл рот. И - о, чудо! Откуда-то из глубины цеха раздался голос отца: «Ну что стряслось, Николавна?» Муза Николаевна еще раз набрала воздуха, и протрубила: «Бежи быстрей сюда, гадский папа!» Спустя несколько дней, когда инцидент был благополучно забыт, у Петровича в доме собралась большая шумная компания друзей и сослуживцев. Отмечали какой-то праздник. В разгар веселья Петрович вышел на кухню за разносолами, и там застрял. На призывы жены и гостей «Петрович! Водка греется! « не реагировал. И тогда Санек, уплетавший тут же праздничный обед, оторвался от процесса и авторитетно заявил: «Папку так не зовут», добавив почему-то «Етишкина жисть!». «О!» - отреагировали гости. «А как же зовут?» Польщенный вниманием, Сашка встал, сглотнул, набрал побольше воздуха, и заорал так, что у гостей заложило уши: «Петло-о-ович! В лот тебе кочелыжку! Бежи быстрей сюда, гадский папа!». Гости смеялись до слез и аплодировали. Растерянный Петрович стоял в дверях. С тех пор Санька отца иначе как Петровичем не называл. Хорошо, что удалось отучить от всего остального. «Вот такие пироги» - завершил рассказ Петрович, вытащив очередного «пятачка». Потом добавил: «Он даже когда письма из армии писал, начинал так. «Здравствуй, мама! Петровичу - привет!». Мы открыли еще по пиву, и каждый задумался о своем, глядя на поплавки. И разом вздрогнули от внезапно раздавшегося сзади звонкого детского крика: «Петло-о-ович! В лот тебе кочелыжку! Ты почему бабушке не позвонил? Она лугается!».
|
|
|
||||||||||||||||||||||||
